Перед кумиром стоял большой камень с углублением посредине; на нем зажигали жертвенный огонь. Эта процедура считалась далеко не простой. Огонь для жертвенника должен быть живым, поэтому его добывали трением с помощью священного огнива, представлявшего собой две деревяшки. Такой способ добывания огня был хорошо известен Мораву, он сам это делал много раз, но юноша очень удивился, что тонкие стружки и сухой мох загорелись очень быстро. Уж он-то знал, что для этого нужно было хорошо потрудиться, да так, что пот прошибал.

Волхвы, хранители капища, подбросили в огонь дубовых поленьев и все собравшиеся начали славить Перуна. После этого волхвы произнесли слова молитвы богу-громовержцу, и вои приступали к освящению оружия: на щиты, сложенные перед капищем, положили мечи, топоры, копья, ножи и булавы. Рогволд зажег от жертвенного огня факел, прикоснулся им к груде оружия и начал молиться на древнем языке:

– Пожещемоти, боже! Яко се намо деяцеши суру пити. Смертию а на врази грендешеши, а тоя беяшеши мещем твоем. Мовлено мзгоу а свентем мрещиши ощесы. А анъщ на не натенчаше, або исиан знещенти то, убо Пероуну ат омовленхомсен. Яко онь с незбавитихом сверзи грябе ида инде то иден, яко хощеши ты. А зобых имо упрензвенцещи а громовити на ны. А то бысте сила тва на нь поля о плоднящи а гръм, ижде лиящетисен а онь и тьму сем облази, яко идехом по въле твоеи. Азъ бо утрениа слава ти ренще наимах. А тако рцемо, яко благо есь а под тащ благ наших. Упръщеная оны суте, яко овця утещашут. Да имеши ны ве все дниа! Да будехом ти вирни и до конце славы твоея. Отще бо наше сен да вожде а да бендищи тако во си дни. Жъртву ти правихом овщане бращно. А тако поем славу а великоща твоя…

Мало кто (за исключением старцев волхвов) понимал, что говорит Рогволд, но этого и не требовалось; торжественные слова молитвы вливались прямо в души воинов, поднимая боевой дух и добавляя силы мышцам. Мораву казалось, что словеса старого волхва поднимают его над землей, а взор достает до самого входа в Ирий.

После освящения оружия в круг вышли два дружинника, чтобы провести бой «Перуна» с «Велесом». Он длился недолго и закончился победой «Перуна», который вернул стадо небесных коров – с десяток глиняных фигурок. После этого воины принесли игрушечную ладью с дарами и поставили на краду[125] – бревна для погребального костра, сложенные колодцем вне пределов капища. Рогволд, раздевшись по пояс, возжег краду и стал творить молитвы вместе с волхвами, пока костер не прогорел. Затем воины насыпали над пеплом могилу и начали тризну – обрядовые бои на могиле.

Морав смотрел на все это действо как во сне. Огонь жертвенника, ароматный дым от крады (в ладью положили разные пахучие травы, в том числе и конопля), азартные крики сражающихся, звон мечей, подбадривающие возгласы воинов, переживающих за своих товарищей – бои обязательно должны были заканчиваться победой одного из них, что означало небольшую царапину на теле, нередко весьма болезненную, – кружили голову юноше и казались захватывающим сновидением. Легко раненные поединщики лишь посмеивались, когда волхвы перевязывали кровоточащие царапины. Они не считали себя побежденными, наоборот – кровь, пролитая во славу Перуна в его капище, считалась самой лучшей жертвой.

А в голове юноши билась, как птичка в силках, одна-единственная мысль: «Когда?! Когда наступит и мой черед?!»

Он не был единственным, кому предстояло пройти обряд посвящения в воины в этот день. Рядом с ним стояли еще шестнадцать его товарищей по детским играм. Они держались отчужденно, особняком, будто Морав был чужим. В их взглядах, которые он иногда ловил на себе, явственно читалось опасение, смешанное со жгучим интересом. Ведь Морав был единственным волкодлаком во всем городище. Даже дружинники обращались с ним предупредительно, и в глаза Мораву старались не смотреть.

Наконец поединки закончились, и как раз к этому времени прогорел костер, который зажгли поодаль от крады. Волхвы-потворники разровняли горящие уголья, и образовалась «огненная дорожка» длиною в пять-шесть шагов, по которой предстояло пройтись босыми ногами всем посвящаемым. Дорожка называлась «огненной рекой». Идти нужно было небыстро, это знали все юноши. Знали и боялись – первое испытание могло стать последним.

Морав был само спокойствие и отрешенность. Рогволд учил его, как сосредотачиваться перед вхождением в «огненную реку», и юноша, которого поставили на уголья первым, прошел весь путь медленным шагом, словно по горячему летнему песку на берегу моря. Воины одобрительно загудели; им понравилась его выдержка.

Первое испытание прошли не все. Двое юношей, сгорая от стыда и морщась от боли в обожженных ступнях, соскочили с «огненной дорожки» и поторопились скрыться за спинами зрителей. Морав мысленно улыбнулся; он знал про «огненную реку» и не раз ходил по угольям костра. Волхв научил его не ощущать боль, даже самую сильную.

Второе испытание для посвящаемых было не проще. Оно не приносило боли, но могло закончиться досадной неудачей. Юношам предстояло с завязанными глазами дойти до дуба, который находился на расстоянии сорока шагов от капища. Для этого они должны были «запомнить» босыми ногами все препятствия на пути к дубу, священному дереву Перуна, определяя по пению птиц и дуновению ветра нужное направление. Мораву завязали глаза, и Яр-Тур провел юношу, поддерживая под руку, сначала к дубу, а затем вернул обратно.

– Пусть Перун укажет тебе путь! – торжественно провозгласил Рогволд, и Морав, сосредоточившись, уверенно направился в сторону дуба.

Он уже почувствовал нужный душевный подъем – у него открылся «третий глаз». Морав как бы видел себя со стороны, с высоты птичьего полета. Поэтому путь до дуба он проделал быстрым уверенным шагом, словно и не было у него на глазах плотной повязки. Возвратившись к капищу, юноша поймал ободряющий взгляд Рогволда, в котором читалась гордость за ученика.

И на то были веские причины. С мыслевидением юноши волхву пришлось здорово повозиться. Морав никак не мог взять в толк, что человек способен видеть и с закрытыми глазами, зреть мыслию то, что доступно лишь вострому глазу. Рогволд отводил юношу в незнакомую лесистую местность и предлагал ему представить себя ястребом. Морав долго изучал окрестности, ходил кругами, представляя, как участок леса и поляна выглядят с высоты, а затем пытался обойти местность с завязанными глазами. Он учился около трех лет, и все безуспешно, пока однажды у него не случилось